Сердце снова стало биться медленнее, точно залитое тягучей, липкой смолой, с невероятным усилием отмеряя удар за ударом.
— О, Боги, опять… — со вздохом прошептала охотница, прикладывая ссохшуюся руку к груди.
Ей никогда не нравилось убивать, ей было больно смотреть как стекленеют глаза умирающих жертв, слышать их предсмертные хрипы, видеть тщетные попытки извлечь стрелу из груди слабеющими руками. В этом не было смысла – стрелы никогда не ошибались, а яд делал свое темное дело, медленно и неотвратимо приближая конец. Охотница всегда отворачивалась, чтобы не видеть, тихо считала до десяти, постукивая костяшками пальцев по бедру. Девять… Десять… Всё. Не оглядываясь, она уходила прочь, неслышно ступая по диковинным травам. Думала про себя, что завтра нужно собрать побольше мироцвета, что пора бы начистить до блеска сиреневые чешуйки верной прыгуаны, что неплохо бы сдать в починку пояс. Думала обо всем, лишь бы задвинуть подальше мысль о совершенном, заглушить голос совести, не дать раскаянию поселиться в остатках гниющей души.
Нет, ей никогда не нравилось убивать.
Пересчитав стрелы, Флеаска погладила свою милую Громадриель, сиреневую прыгуану, которую она подобрала еще совсем маленькой ящеркой в заводях Награнда. Сегодня малышка останется дома, ведь сегодня предстоит не просто охота.
Все как всегда: выследить, подойти незамеченной на расстояние полета стрелы, натянуть тугую тетиву, отпустить стрелу, досчитать до десяти…
— Эй, ты шо делаешь? – огромный и, кажется, не совсем трезвый орк широко улыбался, водрузив свою тяжеленную ручищу на плечо охотнице, — Чем тебе насолил этот маг?
Флеаска приложила руку к груди, прислушалась – сердце еще стучало, слабо и очень тихо, но стучало.
— Послушай, иди куда шел, — она заметила пару тотемов за спиной у орка, — не мешай мне, шаман.
— Давай так, завалим вместе вон тех двоих, а потом с тебя пиво. Договорились, нежить? – великан, казалось и не слышал слов охотницы.
Не успела она поднять лук, как безрассудный шаман бросился в атаку. «Идиот» — только и успела подумать Флеаска, быстро натягивая тетиву. Из своего укрытия она могла как следует прицеливаться, а заодно рассмотреть своего нового знакомца со стороны. Ну и мужлан, размахивает своей кувалдой, будто погремушкой, орет бешено, зубы скалит…
Охотница сделала глубокий вдох, сосредоточилась на стуке собственного сердца. Удар за ударом, ритм, сначала слабый, едва уловимый, становится все отчетливей, четче, громче. И вот уже не остается в мире никаких звуков, кроме этих ударов, стук оживает, обретает форму, становится осязаемым, видимым. Он тянется полупрозрачной флуоресцирующей нитью от сердца отрекшейся прямо к сердцам чужаков. Вот оно. Флеаска плавно выдохнула, открывая глаза.
Две стрелы, каждая точно в цель. Один, два, три… Яд сделал свое дело и два человека остались навсегда лежать в хищных травах Танаана. Теперь главное не оглядываться, не думать.
Орк догнал охотницу на подходе к Волмару. Фамильярно хлопнув ее по спине, да так сильно, что хрупкая отрекшаяся едва не вылетела из седла, шаман бросил ей небольшой мешочек из кожи жевры. Не надо были даже открывать его, чтобы понять, что там еда, — настолько силен был острый запах копченого талбука.
— Спасибо, шаман, но мне не нужно есть. Оставь лучше себе, с пивом пожуешь.
Орк ухмыльнулся, забирая обратно мешочек, неуклюже засунул его в седельную сумку, наклонившись так, что чуть не свалился с цийлиня, чем вызвал слабую улыбку на лице Флеаски.
— Йананы, — представился великан, обнажая свои огромные клыки в добродушной, на его взгляд, улыбке. Он протер руку о штаны и протянул ее ладонью вверх для рукопожатия.
— Флеаска, — ответила охотница, с некоторой опаской положив тонкую руку на ладонь шамана.
Полчаса и два портала спустя новоиспеченные друзья пили крепкий портер в таверне Оргриммара, звучно сдвигая переполненные кружки. Хохотали во весь голос, обсуждая свои и чужие приключения, вспоминая похабные анекдоты и пересказывая друг другу свежие и не очень сплетни и слухи. Они шумели так сильно, что хозяйка таверны Гришка, устав делать замечания, лишь безнадежно махнула рукой и ушла за барную стойку протирать и без того идеально чистые стаканы.
Солнце уже село, погасли его прощальные блики на красных скалах, окружающих столицу, торговцы давно закрыли свои лавки и магазины, стража сменила караулы, а орк и отрекшаяся все сидели в давно опустевшей таверне и говорили, говорили…
… Флеаска по устоявшейся за годы привычке поднесла руку к груди – сердце билось.
(с) Ferr
