— Догоняй, капуша! – крикнул высокий темноволосый мальчишка и бросился бежать вверх по холму. Полуденное солнце ласково согревало, высокая трава хлестала юнца по ногам и колыхалась, точно зеленое море. Тут и там с рассерженным жужжанием из травы взлетали толстые мохнатые шмели и труженицы-пчелы.
Маленькая девочка, лет шести, с длинными каштанового цвета, волосами, слегка вьющимися в кудряшки, в сиреневом платье с парой заплаток, бросилась вслед за убегающим мальчиком, но догнать его не было ни малейшего шанса. Малышка остановилась, прикрыла глаза от яркого солнца ладошкой, губы ее задрожали, а красивое личико начало омрачаться тучей грядущих рыданий.
Квиксос хорошо знал характер младшей сестренки. Смеясь, он развернулся и побежал обратно. Теплый ветер развевал его темные волосы, и черные, как антрацит, глаза искрились радостью. К девчушке он успел как раз вовремя, подлетел, точно вихрь, поднял ее под руки и закружил, но не удержался, и они вместе повалились в траву. На лице Аннабель не было уже и намека на досаду и грусть. Она звонко смеялась.
Сидя в траве, мальчик достал из кармана что-то сине-сиреневое. Глаза сестренки заблестели живым интересом
— Что это, братик? Покажи, покажи, покажи! Ты что-то нашел? Что это?
Мальчик улыбнулся и раскрыл ладонь. На ладони лежала бабочка! Сперва Аннабель приняла ее за настоящую, но тут же поняла, что она искусственная, и сделана как заколка для волос.
— Возьми, сестренка. Это Лиловый Монарх. Она очень красивая. Носи, и не вздумай ее потерять!
И без того большие глаза девчушки стали, казалось, еще больше. Лицо ее вспыхнуло алым багрянцем, она вскочила с травы и бросилась на брата с объятиями.
— Ты самый лучший, братик! Ты самый-самый лучший!
* * *
Силовой маяк сотрясала дрожь. Пол ходил ходуном, а энергетические потоки беспорядочно метались в небе и в сводах зала. В том месте, где инквизитор Хорде Маллеус вонзил колдовской клинок в пульсирующую твердь сердца маяка, сталагмит чернел. Трещина ширилась, сказать по правде, она была больше похожа на загнивающую рану, гангрена которой распространялась все дальше и дальше прямо на глазах. А еще из расщелины вырывались черные частицы, походившие на пепел. Они взметались ввысь, рвались к стенам, складывались в маленькие смерчи и вихри.
Хранительница Маяка ревела от ярости. Лиловые молнии били в черный туман, рассеивали черные смерчи, рассыпали прахом живые вихри. Хранительница приняла свой демонический облик, тело ее теперь было бледно-сиреневым, с черной броней, зеленые, без зрачков, глаза с ненавистью и… отчаянием? смотрели на тьму, которая заполняла маяк. Это была красивая демоница, больше походящая на человеческую девушку, нежели на демона. Именно такой была бы его сестра, если б выросла, исключая, конечно, признаки демонизма.
Квиксос приходил в себя. Боль рвала и терзала его тело, но силы возвращались. Он видел бессмысленную борьбу хранительницы с сущностью, которая была непостижима ей и одолеть которую у нее не было шанса.
Зала маяка почернела. Идеально гладкий купол с круглым отверстием на вершине покрылся колышущейся черной пленкой, живой и донельзя ужасной. Сталагмит все еще сиял багровым, огромная сила, которая смогла открыть в Пустоверть дорогу одному из высших слуг Богов Тьмы, едва сдерживалась. Магические потоки стали с неимоверной скоростью затягиваться обратно в пораженное сердце маяка. Кристалл дрожал от мощи.
Инквизитор встал. Удалось это ему лишь со второго раза. Демоница все еще сражалась, но уже не просто с туманом и вихрями. Квиксос увидел Его. Живое существо, мрачная живая пелена и вихри, черная мошкара, в которой открывались сотни багровых глаз с двумя, тремя и четырьмя зрачками. А еще были пасти, дрожащие, колеблющиеся, мириады черных зубов в которых кривыми рядами двигались, точно зубья цепной гоблинской пилы.
Хранительница сдалась. Силы покинули ее. Черные вихри сковали ее, щупальца, сотканные из пепла, из частиц самой тьмы, обвили ноги, руки и подняли проигравшую свою битву хранительницу над полом оскверненного маяка.
Квиксос услышал тысячеголосый зов в своей голове. Он закричал, не ожидая такой мощи, такой силы, и… такой злобы. Глашатай шептал ему, говорил на сотни языках. Он… хвалил последователя Тьмы и предлагал узнать истину, ибо время здесь не имеет значения и не имеет силы.
Инквизитор вытащил черный клинок из пораженного, оплетенного мрачными жилами и щупальцами, кристалла и подошел к ослабшей демонице. Aterot Vaal-r’lieh шептал ему, велел подойди и вкусить истины. Отрекшийся встал вплотную к обессиленной хранительнице. Посмотрел ей в глаза, а затем поднял взгляд на сотни кроваво-красных глаз, моргающих и следящих за ним, в клубящейся извивающейся туче. Луч ударил из одного багрового глаза, тонкий и черный. Квиксос осел на колени и увидел… Узрел все… Узнал очень многое. Хранительницы Маяков, коих было очень и очень много, сплошь женщины и сплошь… живые и простые смертные существа, в чьих жилах текла особая кровь, кровь избранных, кровь тех, кто способен принять силу Маяка. Это была Аннабель. Аннабель Хранительница Маяка, которая давным-давно, там, в материальном мире Азерота, была его сестрой.
Инквизитор видел многое, что даровал ему Глашатай самого Шепчущего в Темноте, Террохорна. И знал, что нужно делать. Он встал и протянул левую руку к лицу сестры, которая стояла перед ним на коленях, плененная гораздо более могущественным существом. Костяные пальцы коснулись щеки. Девушка нашла силы поднять голову и посмотреть в мертвые глаза андэда. Квиксос погладил гладкую кожу, рука его поднялась выше, к уху, к волосам. Он не отрывал взгляда от демоницы. А затем кисть резко сжала волосы в кулаке, дернула их вверх, хранительница чуть вскрикнула, когда черный клинок, рожденный в одном из мрачных миров Черного Солнца отсек ей голову. Тело в мгновение ока начало исчезать, поглощаемое Глашатаем, а инквизитор уже знал, что делать. Он повернулся к кристаллу, который уже не поглощал силовые потоки, а раздулся, как насосавшийся крови клещ. Квиксос поднял голову хранительницы маяка, в глазах адепта ночи пылал багровый огонь силы. Он произнес всего лишь одно слово. Точнее Глашатай произнес его мертвыми губами отрекшегося, и багрово-сиреневый, с черными молниям, поток энергии устремился ввысь, а оскверненное пространство маяка начало искажаться, меняться, рассыпаться.
* * *
Руины Джинта’Алора пропали, развеялись, разорвались, как рвется на клочья тонкая бумага. Она сама видела все своими собственными глазами. Она, прошедшая ужас Изумрудного Кошмара, Черный Храм Иллидана и гробницу Древнего Бога Йогг-Сарона, не просто боялась. Она была в ужасе. Ирреальный, абсолютный, всеохватывающий, он сковал ее тело.
Мэлуриаэль видела, как рвалось пространство материи, как мир, привычный и понятный, превращался в совершенно иной, жуткий, опасный, и безумный.
Черно-кровавые топи, из которых тянулись к багрово-алому небу кривые черные монолиты, форма и размеры которых отрицали все мыслимые законы геометрии. Колышущиеся кровавые не то водоросли, не то щупальца, поднимались из серого, с оттенками алого, тумана. Под ногами была вода, или… что-то более густое, липкое, она наклонилась и опустила руку в туман. Пелена сокрыла руку по локоть. Она почувствовала, как что-то живое обвило ее, схватило и потянуло вниз. Эльфийка с криком дернулась, высвобождая руку от незримой хватки. Перчатки были испачканы в липкой, засыхающей густой крови, в которой копошились мелкие, едва различимые взгляду, белесые черви.
Слезы покатились по лицу Мэлуриаэль. Она посмотрела на остальных. Люди были в панике, сектанты же, все как один уставились на холм, возвышающийся над туманом.
На холме поднимался черный восьмигранный исполинский алтарь, абсолютно гладкий, как стекло, и как черное зеркало, отражающий все. За жертвенным алтарем в бесконечность пространства поднимался черный обелиск, пожалуй, единственное прямое и ровное в этом жутком мире, не считая алтаря. Кроваво-красное солнце стояло в зените и черный обелиск тянулся высоко-высоко и казалось, врезался в само это проклятое светило. Не было конца ему.
Облака, изогнутыми серо-алыми спиралями застыли, недвижимы, в этом мире вечного заката. У подножия обелиска, обвивая его, стискивая в своих чудовищных объятиях, росло оскверненное живое исполинское древо. Шаладрассил, древо, пораженное кошмаром, что растет в Валь’шаре, воистину было прекрасным, по сравнению с этим чудовищным порождением первородной Тьмы и Хаоса.
Толстые ветви и корни, точно бледные узловатые пораженные болезнью внутренности какого-то исполина, охватывали черный, идеальный монолит. Сотни пастей, тысячи слепых глаз медленно вращались, моргали. Ядовитая слюна капала вниз, но ни одна капля не попадала на абсолютно гладкий черный алтарь. Пасти, ветви, растущие прямиком их открытых ртов, а на ветвях, в свою очередь, были слепые глаза, глаза, которые смыкались за новыми уродливыми пастями.
Это место было не просто ужасным. Не было слов, чтобы описать его порочную, оскверненную и чужеродную природу. Это была гнилая червоточина Хаоса, миазм, кровоточащая рана, сводящая с ума любого неподготовленного глупца, кто будет так несчастлив попасть сюда.
К холму вели ступени, поднимающиеся прямиком из тумана. Оплетенные корнями, они тоже были из черного гладкого камня и тоже хотя бы частично вписывались в законы азеротской геометрии. Точно водопад, точно фонтан в каком-то гротескном исполнении, по ступеням стекала кровь, текла вниз, пока не исчезала в тумане. Отдаленный гул где-то за пределами видимости, давил и нервировал. Горизонт искривлялся, прогибался и сводил с ума, если вглядываться в это буйство безумной материи. Рев, крики каких-то незримых ужасных тварей, столь далеких, и столь голодных и злобных, что заставляли кастаньетами стучать зубы. Это было место, где Хаос и Тьма правили балом. Это было мертвое место. Место, откуда никогда не возвращаются.
Мэлуриаэль чувствовала, как рассудок сдается. Впускает иррациональный, безумный ужас. Она плакала. Она была не в силах двинуться с места. Она не смотрела на людей, которые пытались бежать и вязли в тумане, или падали и с истошным криком пытались подняться, но не могли. Не видела она и инквизитора, старика Эцио Храванни, который сражался, но проиграл. Отчаяние заставляло ее смотреть только на холм, только на обелиск и алтарь.
Эцио проиграл. Старый, ссутуленный, маленький человек, в месте, о котором не писано ни в одной хронике Официо Демонологиум или другого ордена Святой Инквизиции. Он молился. Сложив руки, он шептал святые слова. Не слова силы, тут на них никто бы не откликнулся. Нет. Простой, самой обычной молитвы «Убереги нас от тьмы и смерти», которую знает каждый нищий на улицах Штормграда. Вокруг него собирались отчаявшиеся солдаты Инквизиции и Короны.
Жрец сектантов первым сделал шаг к черному алтарю. Чернокнижник шагнул за ним, неся на руках девочку. За ними шли все остальные выжившие сектанты, которые несли на руках погибших братьев и сестер. Они не обращали никакого внимания на все еще превосходившие их силы Альянса. Да и какие это были силы. Обмочившиеся, кричащие, рвущиеся прочь отчаявшиеся существа. Молящие, плачущие, безумные.
Мэлуриаэль почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Кривизна пространства, жуткие, тянущиеся к небу неведомые постаменты; шевеление внизу, за плотной пеленой тумана; гул, далекий рев и крики каких-то ужасных гигантских тварей сводили ее с ума. Она плакала, не переставая, а губы ее шептали вовсе не молитву, а имена любимых сестер.
Тем временем жрец-отрекшийся поднялся по ступеням, омываемым кровью, и жестом указал поставить девочку на алтарь. Точно во сне, она стояла, окутанная ореолом силы. Один за другим сектанты аккуратно складывали к алтарю тела поверженных в битве соратников.
* * *
Гестальт, хромая, молча положил израненное тело брата к Алтарю (ибо для братьев и сестер ордена это был именно Алтарь, а не алтарь). Со страшной раной вместо одного глаза, с отсеченной кистью, Герштальм, орк-рыцарь смерти и один из офицеров черного ордена пал в бою. Тело убитого шаман привалил к черному камню, будто бы рубака вовсе не был мертв, а просто решил отдохнуть после боя…
Их было много, кто отдал свою жизнь, защищая капеллана и его инквизиторов. Боувардиядрю, вставший на пути переполненного силой старика-инквизитора Альянса, лежал на черном гладком камне Алтаря. Это был его последний бой, последний и самый лучший.
Касамди, худая троллиха-разбойница, что присоединилась к ордену вслед за своим братом Хириком, истыканная арбалетным болтами, возлегла рядом с остальным братьями и сестрами. Хирик бережно положил тело убитой сестры. Кисти его то и дело сжимались в кулаки, но тролль был молчалив.
Сапфирена, Солтаерон, помощник Квиксоса, Фелгрим, бравый рубака-орк, Планария, которую не сумев сдержаться, оплакивала родная сестра Мескалита… Нет смысла перечислять всех. Много, их было очень много, тех, кто славя Богов Тьмы и Хаоса, закрыли собой капеллана и позволили ритуалу завершиться.
Братья и сестры черного ордена встали полукругом возле антрацитово-черного Алтаря, рядом с телами погибших. На Алтаре осталась стоять только маленькая девочка, окутанная ореолом невиданной силы. Рядом с гладким черным камнем сидел обессиленный Квиксос, инквизитор черного ордена, тот, без кого ритуал не смог бы завершиться. Терцилий вышел вперед и кивнул верному соратнику, а затем поклонился стоявшей в трансе девочке.
— Яви свой истинный лик, Aterot Vaal-r’lieh, глашатай самого Террохорна, Шепчущего-в-темноте.
Ветер пронесся, на мгновение разогнав зловещие испарения, открыв воистину жутчайшую картину копошащихся в кровавых болотах невиданных доселе омерзительных созданий всех видов и форм, гложущих сгнившие тела, обсасывающих бледные кости, шевелящихся сотнями щупалец и ножек.
Мэлуриаэль увидела все это. Она едва находила силы, чтобы не потерять сознание, как случилось с некоторыми бойцами Альянса: судьба их была незавидна, так как падальщики и твари в тумане не дремали. Она молила Элуну уберечь ее сестер, молилась только о них, потому что о своей судьбе она думать не хотела. Ее путь должен был окончиться здесь, в этом ужасном месте.
Она посмотрела на алтарь, возле которого сектанты сложили своих погибших соратников, посмотрела на маленькую девочку, чье тело начало меняться. Кожа рваными пластами отходила, и незримый ветер относил ее прочь, точно рваные листы газеты. Малышка рассыпалась на глазах, давая волю Тьме, которая долгое время прорастала в ее теле.
Черные живые вихри, мошкара, пепел, которые складывался в живые рукава смерчей и вихрей с сотнями глаз, в которых было по два, три и более зрачков. Смерчи черной энергии с тысячами пастей, темные кривые зубы которых вращались и скрежетали. Все началось с черной точки, темного облачка с единым багровым глазом, что появилась на месте ребенка, закончилось же все исполинской, циклопической сущностью, которая развернулась во все стороны, потянула вихри-щупальца к замершему закатному солнцу, затмила мертвое древо, потянулась вверх по черному монолиту.
Гладкий камень Алтаря и монолита ожил. Тысячи багрово-красных, огненных рун и иероглифов проступили на нем, а над гладкой поверхностью жертвенного восьмигранного камня открылся провал, зловещий рифт, из которого глядела сама Тьма, ужас далеких галактик и миров. Эльфийка видела, как призрачные силуэты отделились от павших в бою сектантов и вереницей потянулись в портал. Она могла поклясться, что некоторые из них оборачивались, салютовали живым, а призрак юной эльфийки крови даже обнял похожую на нее девушку – эльфа в латных доспехах. Они уходили, один за другим, и сектанты кричали лишь одну фразу…
— Вечная Ночь! Вечная Ночь! Вечная Ночь! – ревели братья и сестры, провожая своих павших в бою близких и родных. Они воссядут теперь в Черной Цитадели, узрят Хранителей Молотов и вновь будут призваны на битвы, в других мирах, в других галактиках. Ибо Тьма вечна. Ибо Хаос вечен. И будет так всегда.
— А теперь, прими в жертву агнцев сих, испей их кровь, забери их плоть, наполни их ужасом и страданиями, Глашатай Богов, великий Aterot Vaal-r’lieh. Мы привели их всех сюда, дабы страданиям их насытить тебя, восславить Владык Тьмы и Хаоса. – жрец-отрекшийся обернулся в сторону остолбеневших от ужаса, сгрудившихся воинов Альянса.
— Их час пришел! Да начнется жатва! – прокричал капеллан и оглушающий гул и разрывающий перепонки тысячеголосый шепот заполнил этот искаженный мир.
* * *
Уэльрианэль сидела в кресле и пила горячий чай с листьями хиджальской мяты и уплетала шоколадные конфеты. В доме было тихо, одиноко и немного страшно. «Где же Муррчаль, когда же она вернется… Элуна, храни мою сестренку, молю тебя» — грустно подумала Уэльрианэль и посмотрела на старшую сестру рода А’риэн – Фуэрриэль. Кресло-качалка, на котором отдыхала она, мерно покачивалось, и звук этот был единственный в доме. Веселая и громкая, Уррчаль, как на людской манер называла она сама себя и как звали ее друзья, в этот день была тихой, как мышь. Тревога заползла ей в сердце уже несколько дней назад и свила там себе гнездо. Конфеты, да и вообще сладкое, как и всегда, притупляли чувство тревоги, но сегодня не справлялись даже они.
Уэльрианэль не сразу поняла, что заставило ее вскочить с места, разлив чай и уронив конфету. Тишина. Зловещая, абсолютная и тихий голос любимой старшей сестренки: «Беги отсюда». Эльфийка едва не закричала, когда увидела свою старшую сестру, которая, воспарила над полом, окутанная серебристо-белым ореолом, точно призрак. Впервые за многие годы, Фуэрриэль заговорила. Обращалась она к кому-то невидимому для младшей сестры.
— Ты не получишь ее, исчадье. Тебе не осквернить ее!
Тишина, молчание. Боль, отразившаяся на лице старшей сестры, но вопрос ее остался без ответа. Происходило что-то из ряда вон выходящее. Сестра, которая столько лет пребывала в недуге, точно восстала из пепла.
— НЕТ! ВОЗЬМИ МЕНЯ! НА МНЕ МЕТКА ТЬМЫ. ОСТАВЬ ЕЕ. – закричала вдруг старшая сестра. Уэльрианэль замерла с раскрытым ртом, она не знала что делать, слова целительных заклинаний уже были на устах, но она понимала, что тут нечто гораздо большее нежели телесный недуг.
— Я, Фуэрриэль из дома А’риэн отдаю свою душу тебе, отродье Первородной Тьмы и твоим Владыкам. По собственной воли. Отпусти мою сестру!
Только тут Уэльрианель поняла в чем дело. По щекам потекли слезы и она закричала:
— Сестренка!!!
* * *
Мэлуриаэль из дома А’риэн услышала, как ледяной зловещий голос жреца-отрекшегося разнесся в этом жутком пространстве, этом мире-могильнике, мире-жертвеннике. И сразу же после этого тысячи голосов, громоподобные, шипящие, шелестящие, оглушили ее, заставили повалиться вниз, в туман, вжаться в засыхающую кровь, спрятаться во мгле.
А следом за голосами раздался вопль людей и дворфов, ночных эльфов и дренеев. Всех, кто был столь несчастлив попасть сюда, в это жуткое место.
Черные вихри кружили, накатывали на людей. Пепел, мошкара облепляли, обгладывали тела, доставляя ужасные мучения. Сотни пастей рвали на куски плоть, а глаза Глашатая забирали разум, ломали волю и поглощали ужас и мучения. В считанные секунды темная сущность разорвала в клочья, поглотила и аннигилировала первую дюжину бойцов короны. Остальные побежали. Старый Эцио пришел в себя и принялся сотворять заклинания священного молота и щита. Черные вихри вошли в его глаза, рот, уши, и через мгновение иссушенная, пустая оболочка, то, что секунду назад было инквизитором Официо Демонологиум, упала в туман, на корм сокрытым от взгляда падальщикам этого жуткого места.
Остатки воинства Короны бросились бежать. Мэлуриаэль побежала тоже, приняв облик гепарда. Но от смерти невозможно был уйти. Весь этот мир – был ловушкой, алтарем для несчастных душ.
Она не заметила, как осталась одна. Кровавая пелена туманов, гул, жуткая далекая перекличка невидимых взгляду исполинов, где-то далеко-далеко. Она обернулась. Там, вдалеке высился монолит и едва различимы были фигуры сектантов. Багровое солнце было недвижимо, как и облака. В тумане, уже более густом, скрывающем девушку по пояс, что-то хлюпало, возилось, стрекотало, шевелилось.
В одно мгновение эльфийка оказалась вздернута вниз головой над багровым туманом. Черные вихри-щупальца спеленали ее и она услышала голос:
— КРОВЬ ЖЕРТВЫ В ТЕБЕ. ОДНА ИЗ ТВОЕГО РОДА УЖЕ ПОЗНАЛА ЕДИНЕНИЕ. ТВОЙ ЧАС ПРИШЕЛ, ЖЕРТВА, ЖЕРТВА, ЖЕРТВА. – шептали сотни голосов, сводящих с ума.
Живая шевелящаяся тьма с сотнями моргающих глаз, клацающих пастей, устремилась войти в нее, как некогда вошла в ее сестру, но вдруг замерла.
Сияние. Яркое, как лучи весеннего рассвета, чистое, как первоцветы, вспыхнуло между могущественной сущностью и его жертвой.
— Ты не получишь ее, исчадье. Тебе не осквернить ее! – услышала Муррчаль голос старшей сестры. Она упала в туман, в густую засыхающую, пораженную паразитами, кровь, что была тут вместе тверди. Тьма на миг отступила от нее. Сотни глаз теперь уже в унисон прищурились и вперили взор в призрачную фигуру эльфийки, от которой исходило белое сияние.
— Я БЕРУ ЧТО ХОЧУ, ОСКВЕРНЕННАЯ. НА ТЕБЕ КЛЕЙМО ЖЕРТВЫ. ТЕБЯ БРАЛА ТЬМА. – услышала Мэлуриаэль оглушительный рев сотен голосов. Она зажала уши руками и закричала. Меж пальцев сочилась кровь. Он в ужасе уставилась на громадные черные вихри, на щупальца, сотканные из живых алчущих частиц самой Тьмы, на это ужасное и могущественное существо… Бога? Титана?
Тьма вновь ринулась к ней, но снова замерла, после того, как голос ее старшей сестры вновь раздался в этом забытом светом месте:
-НЕТ! ВОЗЬМИ МЕНЯ! НА МНЕ МЕТКА ТЬМЫ. ОСТАВЬ ЕЕ. – в голосе старшей сестры помимо отчаяния слышался приказ. Будто она знала какое-то негласное соглашение, некий закон, согласно которому могла состояться эта страшная сделка.
Тьма замерла, и в тот же миг мир сотрясся от жуткого хохота.
— ТЫ УЖЕ ОСКВЕРНЕНА. ТВОЯ ДУША ВКУСНА И Я ЖАЖДУ ЕЕ. СПЕРВА Я ЗАБЕРУ ТВОЮ СЕСТРУ, А ПОТОМ ДОБЕРУСЬ И ДО ТЕБЯ, ОТМЕЧЕННАЯ.
— Тебе придется долго ждать, тварь. – прошептала Фуэрриэль, — но если ты отпустишь мою сестру – меня ты получишь уже сейчас.
Тишина. Муррчаль сперва подумала, что оглохла полностью, но в тот же миг рев сотен глоток прокотал:
— ТЫ ЗНАЕШЬ РИТУАЛ. ПРИДИ СЮДА, И МОЖЕТ БЫТЬ Я ОТПУЩУ ТВОЮ СЕСТРУ. СКАЖИ, ЧТО ДОЛЖНО СКАЗАТЬ, СМЕРТНАЯ.
— Я, Фуэрриэль из дома А’риэн отдаю свою душу тебе, отродье Первородной Тьмы и твоим Владыкам. По собственной воли. Отпусти мою сестру! – услышала Мэлуриаэль и в этот самый миг белое сияние стало еще сильнее, Фуррчаль, как звали ее близкие и друзья, шагнула в мрачный мир смерти, но перед тем, как материализоваться полностью, схватила сестру за руку и швырнула ее в закрывающийся круг света. Громогласный рев сотен и тысяч глоток древнего чудовища сотряс мир-алтарь.
Последним, что видела Мэлуриаэль, это сотни щупалец, проникающих в ее старшую сестру, пронзающих ее и заплаканное лицо младшей сестренки, рот, раскрытый в беззвучном крике, смутные очертания родного дома в Штормграде. Боль накрыла Мэлуриаэль из дома А’риэн новой волной и сознание благословило ее забытьем.
(С) WARG 2018
